Для начала отметим, что попытка комплексно рассмотреть произведения В. Шарова, описав структуру текстов, а также механизмы их образования, сама по себе заслуживает внимания. Выделяя ряд оппозиций, служащих для создания нарратива, автор считает необходимым анализировать 5 романов Шарова как единый текст, обладающий последовательно обнаруживаемыми сквозными героями и мотивами.

Автор утверждает, что использует методику мотивного анализа. Главное, что хотелось бы выяснить, - что понимается в данном случае под мотивом и что дает основания полагать, что данный метод применим к текстам Шарова и открывает в них нечто существенное.

Далее, осталось не совсем понятным, на каком основании автор считает принадлежностью текстов Шарова те оппозиции, которые свойственны мифологическому мышлению. Возможно, следовало бы подчеркнуть, что, так как Шаров обращается к советской "реальности", а последняя (с точки зрения современного литературоведения) характеризуется как мифотворческая, то в ней и в самом деле будут работать подобного рода оппозиции (более того, они действительно будут текстообразующими). С другой стороны, оппозиция типа "свое-чужое" вообще присутствует в любом культурном пространстве, она (как, скажем, и "мужское-женское") характерна сознанию в принципе ("Среди универсальных тем мирового фольклора большое место занимает противопоставление Дома (своего, безопасного, культурного, охраняемого покровительственными Богами пространства) Антидому, "лесному дому" (чужому, дьявольскому пространству, месту временной смерти, попадание в которое равносильно путешествию в загробный мир). Связанные с этой оппозицией архаические модели сознания обнаруживают большую устойчивость и продуктивность в последующей истории культуры" [Ю.М. Лотман. Дом в "Мастере и Маргарите".// О русской литературе. СПб, 1997. С.748). См. Также :Цивьян, Вежбицка). Другие оппозиции в большинстве своем были отмечены как свойственные советской культуре (см., например, хотя бы работу В. Паперного).

Интересна отмеченная автором работы оппозиция "север-юг": важно, что она, единственная из выделенных, представляется не характерной для мифологического мышления как такового (в русское сознание (сознание вообще) она пришла, видимо, из античной Греции). Но в таком случае мы не можем говорить о существовании в текстах Шарова специфических оппозиций (по крайней мере они не были упомянуты в докладе).

Важна при этом упомянутая "особенность" текстов Шарова: обрести РГ можно, покинув КТ и т. д. Дело в том, что метасюжетом советской литературы является сюжет об обретении героем "социального имени" (см.: Гончарова О. М. Русский текст. 1996. №3. Здесь же: постоянное повторение одних и тех же имен, имя как знак, не обладающий значением). С этим же утверждением автора о произведениях Шарова коррелирует мысль К. Кларк о том, что во всех текстах соцкультуры присутствует "миф о большой семье" (КТ, таким образом, может соответствовать семье родовой, а РГ - "большой семье").

Автор работы отмечает, что при описании людей в романах Шарова повторяется мотив "делания, лепления, сотворения героев из полуфабрикатов" - "Бывших на земле людей правильнее всего именовать заготовками, полуфабрикатами. /…/ Люди невыраженны, аморфны, пластичны, они похожи на воск, говорил он. От времени и собственной тяжести они быстро теряют форму, сваливаются, спекаются, превращаясь в однородную, хорошо смешанную массу, которая у историков получила название народа. От прошлого до нас не дошло ни одной личности, ни одного человека". Ср. в советской литературе: мотивы сырья, навоза и т.д.

В своей работе автор употребляет ряд терминов (сквозной герой, центральный герой, текучий герой, посредник, двойник). Примечательно, что основными сквозными персонажами (по примерам автора доклада) оказываются Господь Бог и Иисус Христос (как и во всей русской литературе, впрочем). Понятно, что наличие подобного рода героев еще не доказывает, что все тексты = единому тексту.

Хотелось бы, кроме того, прояснить для себя следующее: как известно, одна из черт центрального персонажа - переходить границу пространств (то есть обладать способностью к "более чем двумерному мышлению" - быть на границе оппозиций). В чем тогда специфика "текучего" персонажа и посредника?

Следует сказать, что отмеченное свойство героев Шарова (быть связанными с пространством) не является только их принадлежностью: свойство пространства органически связано со свойствами его обитателей (ср. тексты советской литературы: герой, попадая в коллектив (РГ!), вынужден самоопределиться в нем и в итоге получает "имя" - героя или антигероя). Поэтому при перемещении героев перемещается их пространство, вернее, как сказано в работе, "сакральный центр пространства".

Герои Шарова, образно говоря, не карту подгоняют к местности, а, наоборот, местность к карте. В "Репетициях", втором романе Шарова, эта метафора буквализируется . В 4 фрагменте романа Никон и Сертан, намереваясь разыграть евангельские события, переделывают окружающее пространство. "На местности была уже вычерчена и повторена с максимальной точностью и полнотой карта движения Иисуса Христа по Палестине" [II. C. 66]. "Чтобы добиться безусловного подобия, нужна была немалая изворотливость. Приходилось насыпать новые холмы, вырубать или, наоборот, сажать деревья, отрывать большие, похожие на озёра пруды" [II. C. 66].

Подгонка местности к карте - еще один вариант утопического освоения пространства, сотворения идеального пространства. Это явление хорошо известно в литературе классицизма и сентиментализма. Это довольно общее место всей русской литературы (например, княгиня Е.Р.Дашкова в преклонные годы разбивала сады у себя и у брата, что характерно, всего за шесть дней, а далее отдыхала). Как известно, для утопии характерно наличие двух взаимонесвязанных пластов - идеального и реального (и пространства, и времени). Герои постоянно ностальгируют по некоей утраченной целостности, которая может пониматься ими как физиологическая невинность. Мир, куда стремится попасть группа и/или её лидер, - это мир детства.

Именно поэтому становится возможным такое действие, как выбор себе памяти (прошлого). Утопия тем более, что в тексте фиксируется неразличение исторического времени и времени литературного: (Точная датировка, на наш взгляд, здесь служит средством обычного для Шарова смешения (или неразличения) исторического и литературного события). Делая определяемый объект живым существом, текучесть обрекает его на природную.

В личном проекте возвращения Ирины, воплощаемом Верой, временное и пространственное перемещения оказываются, как обычно у Шарова, связанными друг с другом. - Временное и пространственное в принципе связаны в пределах одного произведения, при этом каждое определяется через другое! (не только у Шарова). Движение по кругу (как воспоминание или обретение памяти) можно отнести к характерным в так называемом "своем" пространстве. Так, воспоминание - это время, а круг - пространство. Трансформацией круга может быть крест (как разорванная окружность).

Подводя итоги, следует сказать, что перемещения героев в пространстве (как и другие способы организации хронотопа - прежде всего следует сказать, что перемещение героев в пространстве - это не способ организации хронотопа, а способ организации сюжета - по Ю.М.Лотману), как правило, связаны с оппозициями "общее/единичное" и "случайное/закономерное". Эти противопоставления существенны (в той или иной степени) для всех романов Шарова. К сожалению, автор доклада никак не доказывает свое утвереждение, а доказательства (текст!) кажутся здесь необходимыми. Скажем также, что иногда этого бывает недостаточно, чтобы считать творчество одного автора единым текстом.

О ВЕЩАХ: отношение к вещам очевидно из отношения героев к миру в целом (вещь - лишь часть мира, и метонимический перенос связывает мир и вещь воедино). И наоборот: отношение к вещам характеризует отношение к оному. Вопрос: какой вывод можно сделать из отношения героев к вещам? Какие именно вещи герои теряют при переходе из одного пространства в другое, что это значит?

К слову о стиле:

- "язык, под которым понимается картина мира",

- запреты, которые она на себя наложила,

- случаи выполнения необычными предметами необычной функции,

- это перемещение в пространстве связывается с движением во времени,

- от Христа до Ленина,

- хотя язык шаровских героев тяготеет к размыванию оппозиций, миры, моделируемые ими, отличаются поразительной устойчивостью. Это противоречие, на наш взгляд, снимается благодаря тому, что сакральным знанием о неоформленности оппозиций владеют только центральные персонажи,

- Центральный персонаж - герой, играющий ключевую роль в каком-либо из романов. Осознавая всю субъективность понятия "ключевая роль", мы предложили выделять таких героев по трём признакам. Центральный герой обладает желанием и/или способностью а) к удвоению, б) к проведению границ, в) к нарушению границ, проведённых им самим или другими героями. Можно говорить также о некоей "шкале центральности", на крайних полюсах которой окажутся герои, обладающие всеми тремя признаками и герои, не имеющие ни одного. Посередине этой шкалы окажутся герои, не вполне обладающие всеми тремя признаками.